Часть вторая. Глава третья. Продолжение

Владимира Анатольевича арестовали семнадцатого августа, почти сразу по возвращении в Москву.

В те же дни, почти одновременно, многочисленные обыски и аресты прошли не только в столице, но и в Казани, на Украине, в других городах и советских республиках. Забирали по спискам, составленным органами ГПУ: шестьдесят семь человек по Москве, пятьдесят один – по Петрограду, семьдесят семь человек на Украине…

Несколько позже выяснилось, что еще в середине мая сам товарищ Ленин обратился к Дзержинскому с предложением о поголовной высылке за границу «писателей и профессоров, помогающих контрреволюции», а также «активно выступающих против советской власти» - в качестве замены им смертной казни. Идею Владимира Ильича целиком

поддержал даже Троцкий, который заявил совершенно открыто: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».

Удивляться подобной реакции большевистской верхушки не следовало. На Всероссийских съездах агрономов, врачей, геологов, которые состоялись весной двадцать второго года, российские ученые открыто критиковали социально-экономическую политику новой власти – особенно, в сфере сельскохозяйственного производства. Поэтому первыми из страны, еще в июне, были выдворены известные общественные деятели, бывшие руководители Всероссийского комитета помощи голодающим.

Спустя пару недель ГПУ произвело аресты  участников Второго Всероссийского съезда врачебных секций. В отношении медиков затем был применен специальный декрет ВЦИК от 10 августа 1922 года «Об административной высылке», согласно которому без суда допускалась «высылка за границу или в определенные местности РСФСР лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям» - на срок до трех лет.

Арестовать удалось почти всех. В основном, это оказались врачи, профессора, университетские педагоги, экономисты, кооператоры, агрономы, юристы, инженеры…  Кроме них – целых  двадцать два литератора, несколько политических и религиозных деятелей, да еще три десятка студентов, у которых оперативные уполномоченные сразу же отбирали подписку о невозвращении в РСФСР под угрозой смертной казни.

«Среди высылаемых почти нет крупных научных имен…», - сообщала читателям большевистская «Правда». В это было, однако, достаточно трудно поверить любому, кто слышал хоть что-нибудь о работах историка Антония Флоровского, физиолога Бориса Бабкина, философов Бердяева и Лосского, профессора МВТУ Всеволода Ясинского, социолога Питирима Сорокина и полутора сотен других выдающихся представителей русской интеллигенции...

Как известно, в историю эта специальная операция ГПУ вошла под названием  «Философский пароход». Хотя, на самом деле, пароходов для выдворения из страны нежелательных элементов использовалось, по меньшей мере, два - «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия». Эти пассажирские суда доставили из Петрограда в немецкий порт Штеттин более ста шестидесяти человек. Кроме того, высылка производилась морским путем из Одессы и Севастополя, и поездами из Москвы.

… Впрочем, даже речи о том, чтобы отправить за пределы Советской России правозащитников, «засветившихся» на процессе социалистов-революционеров, новые власти даже не заводили.

Одними из первых, по личному распоряжению начальника Следственного отдела  ГПУ Самсонова, были арестованы адвокаты Жданов, Муравьев и Тагер. С Муравьева и Тагера тут же взяли письменное обязательство о прибытии к восьмому декабря в Казань, куда они ссылались на три года. Адвокат Гуревич, которого ГПУ уличило в передаче своему подзащитному стенограммы судебного заседания, был выслан в административном порядке в Нижний Новгород сроком на два года. А вот за адвоката Карякина, которого тоже забрали чекисты, успела вступиться фракция большевиков, приславшая выписку из протокола своего заседания. В протоколе содержалось ходатайство «оставить Карякина в Москве, как лучшего защитника рабочих и крестьян на процессах во время царского правительства, причем фракцией одновременно с сим с Карякина взято обязательство о согласовании всех его публичных выступлений с мнением и решением фракции». И, несмотря на то, что по материалам Следственного отдела ГПУ Карякин проходил, как «антисоветский деятель», это ходатайство было удовлетворено - адвоката передали на поруки трудового коллектива, а также первичной партийной организации.

- Стоять. Лицом к стене! Не двигаться…

Некоторое время Владимира Анатольевича заставили подождать в коридоре.

- Проходите. Присаживайтесь.

За столом, в кабинете, сидел молодой человек, похожий на студента. У него были умные глаза и хорошее, открытое лицо человека, добросовестно выполняющего свою работу.

- Фамилия, имя, отчество?

- Жданов Владимир Анатольевич.

- Дата, год и место рождения?

- Четырнадцатое июля шестьдесят девятого года, деревня Ивицы Одоевского уезда Тульской губернии.

- Социальное происхождение?

- Из дворян. Отец - мировой посредник.

- Что это значит? – Переспросил сотрудник ГПУ.

- В его обязанности входило содействие проведению крестьянской реформы. Проверка, утверждение и введение в действие Уставных грамот, рассмотрение жалоб крестьян на помещиков и разрешение споров, образование органов крестьянского общинного и волостного самоуправления…

- Понятно.

Далее последовало еще несколько непременных вопросов относительно образования, партийной принадлежности и стажа, семейного положения – родные братья, сестры, жена Надежда Николаевна (урожденная Лебедева). Четверо детей: Наталья, Нина, Андрей, младший Григорий…

- Распишитесь! Здесь… да, и вот здесь.

- Вы позволите сначала прочитать?

- Да, конечно. Читайте, пожалуйста.

Согласно постановлению Комиссии по административным высылкам от 17 октября 1922 г. гражданин Жданов Владимир Анатольевич подлежал высылке в город Рыбинск сроком на два года.

- Имеются какие-нибудь заявления?

- Нет, - пожал плечами Жданов.

О чем-то спорить сейчас с представителем победившего пролетариата, что-то доказывать ему и чем-то возмущаться не имело ни малейшего смысла.

- У вас есть жалобы по поводу условий содержания под стражей?

Владимир Анатольевич отрицательно покачал головой:

- Нет. Тюрьма – как тюрьма… бывало и похуже.

Молодой сотрудник Главного политического управления освежил перо лиловыми чернилами и сделал нужную отметку в протоколе:

- Сколько лет вы всего просидели при царском режиме?

- Вполне достаточно, чтобы иметь возможность сравнивать.

Сотрудник ГПУ внимательно и с интересом посмотрел на арестанта. Для своего отнюдь не юношеского возраста и нынешнего положения гражданин Жданов выглядел вполне прилично: немного седины в коротких волосах, побритое лицо, очки с дешевой металлической оправой, опрятный воротник сорочки… 

Следовало признать, что очередное свое задержание и внесудебный арест Владимир Анатольевич переносил намного легче, чем большинство его теперешних товарищей по заключению – и с психологической точки зрения, и в бытовом отношении. С оперативниками, следователями и с тюремным начальством различного ранга он держался подчеркнуто вежливо, но с достоинством и без суеты, как это подобает бывалому каторжанину. Режим содержания арестованных, установленный большевиками, сам Жданов без необходимости не нарушал, помогал всем, чем мог, новичкам, оказавшимся за решеткой впервые, и даже подкармливал из своих передач тех, кто в этом нуждался.

Впрочем, некоторая нездоровая бледность все же указывала на недостаток свежего воздуха и двигательной активности в его образе жизни последних двух месяцев - но вот это как раз было вовсе не удивительно.

- Владимир Анатольевич, вы ведь не курите?

Обращение следователя по имени и отчеству не сулит арестованному ничего хорошего. Поэтому Жданов ответил на вопрос очень коротко и без подробностей:

- Бросил.

- Завидую, честное слово! Я вот тоже пытаюсь. Да все никак не получается… - неожиданно улыбнулся чекист. - Наверное, силы воли не хватает, как думаете?

Доверительный разговор был им начат вполне профессионально и грамотно. Владимиру Анатольевичу пришлось даже сделать над собой определенное усилие, чтобы не втянуться в обсуждение этой темы, которая не оставляет равнодушным никого из бывших или настоящих курильщиков:

- Не могу знать, гражданин начальник.

Но хозяин кабинета, как будто, вовсе и не замечал демонстративного поведения арестанта:

- Вы позволите? Все-таки, я закурю… - он достал из жестяной коробки папиросу, размял между пальцами, пару раз чиркнул по колесу зажигалки, и выпустил под потолок струю дыма. Потом отодвинул на край стола папку с делом: 

- Чаю хотите?

- Я домой хочу, гражданин начальник, - не стал лукавить Жданов. И выразительно посмотрел на увесистый матерчатый баул, с которым его «подняли» из общей камеры.

- Да-да, конечно…

Разработанная властями процедура административной высылки была уже всем известна и считалась довольно гуманной.  Арестованному выписывали сопроводительные документы, после чего отпускали домой, к жене и детям, предоставляя какое-то время на сборы, прощание с родственниками и друзьями, а также на улаживание разного рода

необходимых формальностей.

- Владимир Анатольевич, у вас в распоряжении семь дней. Не так уж много, но вполне достаточно, чтобы прибыть на место и встать на учет в специальной комендатуре. Билеты на поезд до Рыбинска, правда, придется покупать за свои деньги – Советская Республика еще не настолько богата, чтобы оплачивать поездки по стране для врагов трудового народа.

- Послушайте, я не враг трудового народа! - Сверкнул очками Жданов.

- Да неужели? – Сотрудник ГПУ откинулся на спинку стула и покачал головой:

- Нам хорошо известны ваши прежние заслуги перед революцией. Но ведь теперь вы служите ее классовым, непримиримым врагам. Именно вы помогаете им уйти от карающего меча пролетарского правосудия! Именно вы, а не кто-то другой, используете в своих интересах любую ошибку, любую недоработку  сотрудников нашего следствия и прокуроров… Вы пытаетесь защищать врагов мирового пролетариата при помощи разнообразных адвокатских уловок, при помощи буржуазного красноречия и политической демагогии! Разве это не значит, что и сами вы стали врагом революции?

Не дожидаясь ответа, он посмотрел на часы, украшавшие кабинет еще со времен императора Николая II, и пододвинул к себе стопку с бланками пропусков. Окунул перо в чернильницу-непроливайку, поставил часы, минуты, и расписался:

- Вы свободны, гражданин. Можете идти…

- Спасибо.

Владимир Анатольевич чуть замешкался, прежде чем протянуть руку за своими вещами, и это не укрылось от внимательного взгляда собеседника:

- Мне только хотелось бы задать вам один  вопрос. Не для протокола.

- Спрашивайте, - неожиданно для самого себя кивнул Жданов.

- Почему? Почему это произошло? Почему вы, заслуженный революционер, социал-демократ, политический каторжанин и узник царизма  - почему вы теперь оказались не с нами, а с ними?

Вообще-то, еще с вологодской ссылки, Владимир Жданов избегал, сколько это было возможно, задушевных бесед с представителями тюремных властей. Но на этот раз он решил изменить своим правилам:

- Видите ли, молодой человек… Я всю жизнь был защитником. Адвокатом, присяжным поверенным, членом коллегии правозаступников – в сущности, тут название не так важно. Значительно важнее то, что, с моей точки зрения, защитник по уголовным делам – это несколько больше, чем просто профессия. Это некий особенный взгляд на людей, на события, на причины и следствия…

Хозяин кабинета не прерывал его, и Владимир Анатольевич продолжил:

- При исполнении обязанностей перед клиентом, который доверил ему свою судьбу, адвокат знает только одного человека в целом мире - этого клиента. И никого другого! Помогать своему подзащитному всеми доступными средствами, охранять его, не стесняясь возможными последствиями для всякого другого лица, - в том числе, и для пострадавшего, и для самого себя – именно в этом и есть высший долг адвоката.  Адвокат не может и не должен отступать перед тревогой, страданиями, мучениями, гибелью, которые может принести другим. Отделяя даже свой долг перед высокими идеалами, перед товарищами по партии, от своего профессионального долга, адвокат просто обязан идти вперед - даже если, на его несчастье, судьба поставит интересы подзащитного в противоречие с благом всего человечества.

Сотрудник ГПУ приподнял брови:

- Цель, по вашему, оправдывает средства?

- Нет. Но цель всегда определяет избранные средства. Поверьте мне, в адвокатском деле нет каких-либо чрезвычайных трудностей. Оно не требует гениальных способностей -  нужно только иметь мозги немножко выше среднего уровня, и привычку добросовестно выполнять свою работу! – Владимир Анатольевич указательным пальцем поправил очки:

- Допустим, что ваш клиент занимает высокое положение в обществе. Он вполне может быть даже членом царствующей фамилии, или, например, народным комиссаром - ваше дело не станет значительнее от этого, и обязательства ваши тут также не станут важнее. Область адвокатской деятельности есть высшая отрасль человеческой деятельности вообще, понимаете? Независимо от того, выступает ли адвокат на защиту требований отдельного лица или прав целой нации! Значение его труда не меняется и в зависимости от того, служит ли он богатому или бедному человеку. Вы можете перейти от одного клиента к другому, от представительства интересов главы монархической организации, который готовит вооруженный переворот, перейти к защите простого рабочего или крестьянина, укравшего на базаре отрез на пальто  – это никак не должно отражаться на отношении вашем к работе. Вы можете быть поверенным того и другого подзащитного перед законом и судом – однако первый не прибавит блеска вашему призванию, а второй ничего не отнимет от него.

- Слова, слова! Красивые слова. Неужели вы все это сами придумали?

- Нет, конечно. Один адвокат, англичанин… он умер уже больше века назад.

- И вы действительно рассуждаете так же, как он?

- Во всяком случае, именно таким образом я всегда поступаю. – Неожиданно сухо ответил на вопрос собеседника  Владимир Анатольевич. - И поэтому, между прочим, имею сейчас удовольствие беседовать с вами в ожидании высылки, без обвинения, следствия и суда.

- Вас это не устраивает, гражданин Жданов? Но ведь вы не можете не понимать, что позиция ваша – опасная для молодой советской власти, классово вредная и совершенно негодная в текущем политическом моменте. Посмотрите, что делается вокруг, в буржуазной Европе… - молодой чекист даже приподнялся со стула, чтобы очертить в воздухе воображаемую карту мира:

- Германские милитаристы расстреливают на улицах голодных рабочих! По приговору эстонского военно-полевого суда убит товарищ Виктор Кингисепп, а на Дальнем Востоке все еще зверствуют недобитые белые банды. Государство рабочих и крестьян только-только поднимается на ноги, мы почти уже справились с голодом и с разрухой…

- Все равно, вряд ли следует подменять правосудие классовой целесообразностью.  

- Не мы первые начали это делать! Припоминаете, хотя бы, рейды Палмера?

Фамилия Генерального прокурора Североамериканских Соединенных Штатов Александра Митчелла Палмера была, конечно же, известна адвокату Жданову. Этот яростный борец с левыми политическими группировками, который сам дважды становился объектом террористических атак, организовал не так давно в своей стране целую серию погромных рейдов против известных радикалов, используя принятые Конгрессом Законы о шпионаже и о подстрекательстве к мятежу. В результате видный анархист Луиджи Галлеани и восемь его сподвижников были во внесудебном порядке депортированы из страны. После этого агенты прокурора Палмера провели в офисах профсоюзов, коммунистических и социалистических организаций еще несколько внезапных обысков и арестов, на которые не было получено судебных ордеров. Еще какое-то время спустя, полиция арестовала двести пятьдесят человек, включая известных радикальных активистов Эмму Голдман и Александра Беркмана. Посадили их на пароход «Бьюфорд» - и отправили в Советскую Россию! Всего, за пару лет, жертвами так называемых «рейдов Палмера» стали примерно десять тысяч неблагонадежных граждан САСШ и иностранцев - в основном, это были члены союза «Индустриальные рабочие мира»…

- Ладно, ладно, оставим политику…  - не дождавшись ответа, собеседник Владимира Анатольевича потянулся за следующей папиросой. - Я вот слышал, у вас в Петрограде, перед самым арестом, карманники часы срезали. Было дело?

- Да, было, - подтвердил с удивлением Жданов. – Неужели нашлись?

- Нет, не нашлись, -  разочаровал его сотрудник ГПУ. - Дорогие часы, наверное? Золотые? Швейцарские?

- Да, швейцарские. Старой работы. Они достались мне давным-давно в наследство, и были дороги, как память об отце.

- А представьте себе, Владимир Анатольевич, что поймаем мы вашего вора-карманника. И отправим его за решетку.  Но какой-нибудь дорогой адвокат-крючкотвор, вроде вас, возьмется интересы этого самого вора защищать, со всей, так сказать, добросовестностью и талантом… и запутает суд, и добьется того, что преступника оправдают! Вам-то как, не обидно ли будет? Скажите, пожалуйста?

Жданов мог бы не отвечать, но, помедлив какое-то время, сказал:

- Да, конечно, обидно. По-человечески.

- Но при этом, вы завтра же, если представится случай, дадите согласие защищать на суде абсолютно такого же вора?

- Это мой профессиональный долг.

- Долг по отношению к убийцам, к вооруженным бандитам, к налетчикам?

- По отношению к обществу.

Хозяин кабинета пару раз энергично махнул перед собственным носом ладонью, чтобы разогнать густой табачный дым:

- Нет, простите великодушно, но я, все-таки, не понимаю! Не понимаю, как может порядочный человек защищать интересы того, о ком сам-то он с достоверностью знает, когда и кого тот ограбил, убил, изнасиловал?

- Видите ли, гражданин начальник, - бывший присяжный поверенный Жданов снял очки, и устало потер переносицу - Что бы я вам сейчас не сказал -  вы меня все равно не поймете. Вы меня даже, скорее всего, не услышите! Только, может быть, спустя годы, или даже десятилетия, если мы повстречаемся при иных обстоятельствах…

Владимир Анатольевич повертел в руке пропуск:

- Вы не возражаете, если я пойду? А то жена еще, наверное, не знает ничего. Волнуется…

Ранее: Часть вторая. Глава третья. Петроград, 1922 год

Читать дальше: Эпилог. Малаховка, 1929 год

СОДЕРЖАНИЕ

Историко-биографический указатель

02.12.2014

ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ