Опыт соседей: банкротство физических лиц в Латвии

Впрочем, некоторые эксперты считают, что новый закон о неплатежеспособности нужен не столько для реальных процессов, сколько для возможности на равных вести переговоры с банком. И банкиры не скрывают, что пойдут на уступки. Потому что для любого банка заемщик–банкрот — это не просто головная боль, но и реальные потери. О том, как будет работать новый закон о неплатежеспособности и какие тонкости должны знать люди, желающие порвать отношения с банком через процедуру личного банкротства, — об этом вместе с "ДВ" в рамках "круглого стола" рассказали представители трех организаций.

Платить банкам по 5 сантимов в месяц — это вчерашний день

— Как вам кажется, новый закон о неплатежеспособности способен предложить принцип равной ответственности заемщика и банка перед выданным кредитом?

Роланд Чипикс (Р. Ч.): — Я бы не сказал, что новый закон что–то поменяет в плане ответственности перед кредитом, ведь был и предыдущий закон, который также позволял заемщику возбудить процедуру неплатежеспособности. Однако банки в старом законе многое не устраивало. Например, тот момент, что абсолютно все, кто проходил процедуру банкротства, ставили в своем плане продажу имущества в конце срока неплатежеспособности, то есть почти через пять лет. И за эти пять лет такие заемщики не платили банкам почти ничего. Хорошо, если мы получали от заемщика, имеющего многотысячный кредит, 20 латов в месяц. Есть случаи, когда нам платили по 5–10 сантимов в месяц. Сейчас такого не будет, и в плане защиты интересов банков этот закон однозначно лучше старого.

Янис Аболиньш (Я. А.): — Этим законом абсолютно полностью недовольны и кредиторы, и заемщики. Но в этом компромиссном варианте банки хотя бы могут рассчитывать на продажу заложенного имущества в самом начале процесса, а также на то, что минимальная сумма, которую получат банки в счет погашения долга, будет 60 латов — треть минимальной зарплаты. А заемщики получили плюс в том, что затраты на весь процесс банкротства будут меньше, чем раньше. Хотя по поводу продажи всего имущества в течение первых шести месяцев у нас до сих пор есть возражения, потому что у заемщика есть риск вообще остаться без всего и при этом не получить статус неплатежеспособности.

— Насколько я помню, в бурных дебатах по поводу обсуждения этого закона банки и администраторы были против того, чтобы закон давал равные права владельцам одного жилья и тем, кто имеет несколько квартир.

Марис Спрудзс (М. С.) — Разграничить заемщиков хотели скорее банки, а не администраторы, поэтому в процедуре и был определен потолок для недвижимости, кадастровая стоимость которой не должна превышать 100 тысяч латов. Регулирование процесса неплатежеспособности будет разным для тех, кто имеет жилье свыше 100 тысяч латов и менее этой суммы. Что касается необходимости нового закона, то я считаю, что он вообще был не нужен — можно было просто улучшить старый. Это еще раз показывает нашу латвийскую особенность поведения — мы действуем как слуги перед МВФ: нам говорят, что нужно сделать А, и мы делаем А, а на всякий случай — еще и В+С.

Р. Ч.: — Довольно трудно было усовершенствовать старый закон, где надо было бы убирать много пунктов. Плюс нового закона в том, что он дает банку хотя бы теоретические возможности договориться с заемщиком о том, что после отчуждения недвижимости банк может сдавать в аренду человеку его же квартиру. И та сумма, которую он будет платить банку в виде аренды, пойдет на погашение суммы его долга. Пока я вижу это только на бумаге и не представляю, как это будет работать в жизни. Конечно, банки захотят взыскать побольше, люди захотят заплатить меньше. Консенсусы будут, но не так много.

Банкротство должно стать крайним случаем

— Вам не кажется, что заемщики после 1 ноября будут использовать новый закон как эффективное средство шантажа банка: мол, если не пойдете на уступки, то я пойду на банкротство?

Р. Ч.: — Да, я такую возможность не исключаю. Хотя и сейчас без какого–то дополнительного давления мы стараемся договариваться с заемщиками о реструктуризации, ведь те 300 человек, которые подали на неплатежеспособность за весь предыдущий период, — это совсем немного.

М. С.: — Неуплата долга должна быть крайним случаем в отношениях между банком и клиентом. Закон не должен быть таким, чтобы заемщик мог прийти к банкиру и сказать: знаешь, мне больше не хочется платить по своим долгам, давай я не буду платить. И таких людей становится все больше. Они смотрят, что заложенное имущество подешевело: дескать, зачем мне платить за ту часть кредита, которая свыше рыночной стоимости имущества? Я считаю, что неплатежеспособность не должна быть обыденным вариантом, она должна быть исключительным случаем.

— Как проверить человека, который подает на банкротство, на предмет чистоты его помыслов — либо у него реально нет другого выхода, либо он пытается уйти от долгов под общий шумок?

М. С.: — Как человек, который ежедневно занимается взысканием долгов, я хочу сказать: долгами частных лиц я заниматься не хочу и не буду.Это абсолютно бессмысленно. Если нет залогов и если человек не полный дурак, то он найдет способ, как не платить долги. На самом деле это легко сделать, переписав имущество на друзей, родственников, знакомых. Я вижу это как большую проблему, потому что это бьет по дальнейшей возможности выдачи кредитов как таковых.

Р. Ч.: — Вопрос даже не в том, что банки совсем перестанут выдавать кредит, скорей кредитные ресурсы могут подорожать из–за того, что люди сотнями подают на банкротство, или, как говорят американцы, кидают ключи на стол. Если это будет в довольно больших количествах, то, конечно, банковские продукты точно подорожают.

Я. А.: — Мы со стороны ассоциации можем рассказать о тех историях, которые вынуждают людей обращаться к банкротству. Мы думаем, что люди все же будут довольно часто инициировать неплатежеспособность, хотя это действительно крайняя мера. Я всегда говорю людям, что вначале нужно идти в банк и договариваться, но сегодня назвать банковские предложения по реструктуризации здравыми невозможно. Потому что фактически любое изменение договора на практике означает повышение ставок. Что в свою очередь, для человека, который уже сегодня не может платить, означает тупик в решении проблемы. Такой заемщик фактически вынужден подавать на неплатежеспособность. Это не значит, что ему больше не нужна его недвижимость, — чаще всего он не хочет ее терять. Просто нет другого выхода.

Классический вариант: госслужащий с зарплатой 500 латов брал кредит на покупку квартиры и платил 170 латов в месяц. Сейчас у него зарплата 300 латов, и он может платить 100 латов в месяц. Но банку это неинтересно: он понимает, что в самом худшем варианте он забирает у человека недвижимость и заставляет выплатить кредит до конца через систему взыскания. По новому закону человек может уже говорить с банком, по сути, ставя свои условия: либо я официально плачу по кредиту треть своих доходов, или в нашем случае 100 латов, либо подаю на банкротство, и тогда банк все равно получает треть доходов. Ведь когда человек живет в своей квартире, то он исправно вносит коммунальные платежи. Поэтому мне не всегда понятно агрессивное поведение банков по отношению к своим заемщикам.

М. С.: — Это правда, банки в своей мотивации иногда трудно понять. Возможно, причины в том, что МВФ часть денег выделил на стабилизацию финансовой системы. И если это будет какая–то целевая дотация банкам, то им, возможно, выгодно показывать свои убытки, чтобы получить эти деньги, но в то же время перенимать на свои дочерние компании недвижимость, чтобы потом ее продать и в итоге оставаться с прибылью. 

Р. Ч.: — У меня нет информации по всем банкам, но, к примеру, в DnBNord, где я работаю, перенято на дочернюю компанию около 100 единиц недвижимости. Это совсем немного, учитывая общий кредитный портфель. Если взять аукционы по продаже новостроек, то на последнем таком банки купили меньше половины квартир — остальное выкупили простые люди. Банки участвуют в аукционах потому, что недвижимость в них выставляется на очень маленькую сумму: если кредит выдан на 100 тысяч, то квартира может быть выставлена за 15 тысяч. Мы не можем за столько ее отдать.

Из VIP–клиентов — в спекулянты

— Что касается сроков неплатежеспособности. В прежнем законе было установлено 5 лет, в нынешнем — 3 года. Предусматривает ли закон возможность сокращения сроков при выполнении отдельных условий?

Я. А.: — Если недвижимость заемщика продается на цене, которая покрывает как минимум половину суммы кредита, то он может в течение года выплатить еще 50% от оставшейся суммы и выйти из этого процесса. При этом для кредитов, где залог свыше 100 тысяч латов, срок неплатежеспособности продлен до 3,5 года. То есть если у человека есть кредит на 101 тысячу, то из–за этой "лишней" тысячи его процедура банкротства будет длиннее на 1,5 года. Мы вначале предлагали сделать для всех 2–летний срок, но коммерческие банки были категорически против, подключив к этому президента. Нас, конечно, не устраивает, что этот процесс по новому закону может длиться 3,5 года. Самый идеальный вариант: суд сам мог установить срок процесса, когда должник обязан выплачивать треть доходов — в зависимости от конкретного случая, а не от суммы. Например, если у тебя есть 1 кредит и 1 недвижимость, то процесс мог быть очень коротким, как в Англии, — не больше года. Мы не исключаем, что это деление по финансовому объему должника нам удастся оспорить в Конституционном суде.

М. С.: — Меня лично удивляет, как банки кричат о спекулянтах. В принципе, спекулянты — это вчерашние VIP–клиенты банков, которые вместе тусовались на светских приемах.

Я. А.: — Согласен. Когда банки выдавали кредиты, они понимали, что делают. Я знаю пример, когда одному частному лицу выдали 15 млн. латов. Неужели банки чего–то тогда не понимали?

Р. Ч.: — У заемщика есть права отстаивать свои права в Конституционном суде, но, по статистике Комиссии по рынку финансов и капитала, около 95% заемщиков имеют кредит менее 100 тысяч латов. Для них, по сути, и был придуман этот закон. Это то большинство, которое нужно защищать.

— По новому закону неплатежеспособный заемщик должен отдавать ежемесячно 30% от своих доходов банку, но не менее 60 латов. При этом банки открыто говорили, что люди начнут скрывать свои доходы. Вы прогнозируете такую ситуацию?

Р. Ч.: — Да, такое возможно. Но в законе есть такая вещь: если заемщик будет представлять банку одну информацию, но в реальности откроются совершенно другие факты, тогда его процесс неплатежеспособности будет ликвидирован. И еще 10 лет он не сможет подавать на частное банкротство. То есть закон очень жестко будет наказывать за дачу ложных показаний и сокрытие доходов.

— Правильно ли было убирать администраторов из ежемесячной работы с должником? В старом законе банкрот должен был платить администратору 180 латов в месяц, сейчас есть плата только банку.

М. С.: — У администраторов неплатежеспособность физических лиц никогда не была стабильным источником для заработка, кроме ситуаций, когда нужно было продавать много недвижимости. Новый закон, безусловно, был принят еще и для того, чтобы наказать администраторов. В том числе деньгами. Потому что на нас хотят возложить исключительно социальные функции, в том числе "заботиться об имуществе должника". Мы сами смеемся над этой ситуацией: администраторам осталось разве что поручить детей еще в садик водить. Я лично могу сказать за себя: я брать дела людей — частных банкротов себе не буду. Потому что это абсолютно работать себе в убыток, так как для администраторов там нет доходов, есть только расходы.

За рубашки и брюки — не волнуйтесь

— Важный момент, о котором не знают многие люди, планирующие банкротство: им придется не только продать заложенные квартиры, но и расстаться с другим имуществом. Но насколько можно верить угрозам некоторых представителей коммерческих банков, которые говорят, что с должника снимут даже последнюю рубашку?

М. С.: — Да, с крупным имуществом придется расстаться. Поэтому не нужно думать, что неплатежеспособность — это рай, где прощают все грехи. Перед этим клиент должен рассказать обо всех своих долгах и покупках. Администратор по новому закону имеет право оспорить те сделки, которые заключались в течение трех лет до момента возбуждения процесса неплатежеспособности. Это значит, что если за заемные деньги вы купили машину и подарили своей теще, такая сделка может быть оспорена и машину придется вернуть.

Я. А.: — Практически все имущество нужно будет продать, кроме бытовых предметов для ежедневного пользования — кровати, шкафа и других личных вещей. Рубашки с должника никто снимать не будет. Но все, что в доме дороже 180 латов, должно быть продано.

— Но как судебный исполнитель сможет доказать, что это имущество, например, телевизор и стиральная машина, — это мое имущество, которое я должна отдать?

Я. А.: — Да, это проблема. Поэтому я думаю, что во многих случаях будут ограничиваться только квартирой и машиной. Насколько я вижу по практике, в имущественных вопросах очень многое зависит от конкретного судьи. В одном могут сказать: ах, вы купили машину 2 года назад, срочно верните. А в другом могут сказать иначе: если вы работаете и машина реально нужна по работе, то суд пойдет навстречу. Мы стремились к тому, чтобы в законе все же не было таких категоричных моментов, вроде того, что человек по незнанию или же по просьбе банковского работника написал в заявлении, что у него зарплата 800 латов, хотя на самом деле она была 200 латов.

Р. Ч.: — Ну не знаю! Если кто–то подписывал такие документы, которые нельзя никак подписывать здравомыслящему человеку, то стоит ли обвинять в этом все банки в целом? Если вас и сейчас просят принести такие левые справки, то человеку нужно идти с такими историями не в газеты, а сразу в полицию. Что касается имущества, то перед процессом банкротства человеку нужно указать все свое имущество. Например, человек купил телевизор в лизинг, то понятно, что он его собственник. И если телевизор вдруг куда–то непонятным образом испарился и в плане заемщика вообще не фигурирует, то это значит, что человек скрывает информацию перед кредиторами. Это можно выяснить только таким образом. Я не могу себе представить ситуацию, когда судебный исполнитель вместе с полицейским на следующий день после начала процесса врывается в квартиру должника и описывает все его имущество. Такого не предусмотрено в законе. Но вряд ли кто–то из заемщиков захочет, чтобы через год в его деле обнаружился пропавший телевизор и из–за этого процесс был прерван. Поэтому врать не советую.

М. С.: — Когда у человека возникают финансовые проблемы, такие понятия, как честность и порядочность, часто уходят на второй план. Я знаю немало случаев, когда должник, перед тем как отдать свою квартиру в счет долга, снимает в ней окна и двери. Они ему не нужны — это он делает из вредности. Поэтому банкам следовало бы все же иметь не заемщика–банкрота, а человека, который хоть с проблемами, но платит по своим кредитам.

С детьми — на улицу

— Почему в новом законе не сохранено право на собственное жилье хотя бы в рамках какого–то минимума для семей, имеющих несовершеннолетних детей? Закон дает им лишь отсрочку еще на полгода в продаже имущества через аукцион.

Р. Ч.: — Если заемщик без детей должен продать недвижимость в течение полугода, то семья с детьми имеет право жить в квартире год и платить коммунальные услуги. Что можно посоветовать? Банк однозначно будет более снисходительно относиться к семьям, имеющим детей. Новый закон дает хорошую возможность вести диалог с банком о том, чтобы жить в своей квартире и платить конкретную сумму в месяц.