В СРЕДНИЕ ВЕКА ЖЕНЩИНЫ НЕРЕДКО ХОТЕЛИ БЫТЬ ЗАМУРОВАННЫМИ ЗАЖИВО

Вершиной религиозного поклонения в те времена было уединение в узкой келье, вход в которую замуровывался. Но это также был один из немногих способов, которыми женщина могла потребовать для себя независимости.

Их звали «затворницами». Эти тесные кельи (от 4 до 9 квадратных метров), которые до сих пор иногда можно увидеть пристроенными к стенам некоторых церквей, кажутся вызовом времени. Ничего не изменилось со времен их средневековой постройки: глухие голые стены, холодный каменный пол, лучик серого света, просачивающийся сквозь зарешеченное окно. Единственный элемент комфорта – еле-еле обогревающий дымоход; из украшений – лишь распятие на стене. Стол, табурет, деревянная кровать. Дом, милый дом…

В Средние века в большинстве западных городов были оборудованы кельи для затворниц: Тулуза, Париж, Венеция, Кельн, Брюгге, Лондон, Вальядолид до сих пор хранят то, что от них осталось. В установленных на мостах, на углах оживленных улиц или у стен церквей, в этих сооружениях жили «духовные стражи», постоянная молитва которых была призвана отражать эпидемии чумы и захватчиков. Неслучайно эти камеры связаны с мостами или воротами города: они образуют духовный вал, поддерживающий физическую защиту.

«Мертва для всего мира»
Живущая в такой келье затворница (в большинстве случаев это женщина) поклялась посвятить себя молитве и покаянию до конца жизни. Она молится о мертвых, погребенных на ближайшем кладбище, о плодородии земли, о защите церкви и крепости, о богатстве города, чей приглушенный ропот доносится до ее ушей. Она щедро дает советы и благословения горожанам, которые приходят к ней посоветоваться о чем-то своем.

Короче говоря, она почитает общество, которое ее больше не касается: переступив порог такой кельи перед тем, как вход в нее замуруют, она входит в собственную могилу. Более того, церемония, предшествующая этому заточению, построена по образцу обряда погребения: затворница получает последнее причастие, ее соборуют, и потому в глазах современников она становится «мертвой для всего мира».

Однако это не наказание. Это даже очень желанная привилегия, которая предоставляется лишь горстке людей. Если сегодня слово «затворничество» ассоциируется с уголовным наказанием, то первоначальный термин (появившийся в XII веке во французском языке) на самом деле обозначает форму добровольной изоляции, ухода от мира. В христианской традиции того времени религиозное благочестие нередко проявлялось через крайние меры: паломничество, лишение пищи, бичевание плоти… Покаяние всегда мучительно, отмечено печатью самопожертвования.

В этом контексте полное отречение от мира, подобно отшельникам или монахам, считается великолепным проявлением благочестия. Можно ли принести бо́льшую жертву? Это и не совсем отказ от мира, но его постепенное сведение к двум маленьким щелям в стенах камеры – одна используется для приема общественной милостыни, другая – для слушания мессы.

«Внезапно знаки меняются местами, – анализирует историк Полетт Л'Эрмит-Леклерк в своей книге "Истории". – Тюрьма становится раем, воротами в рай; могила – колыбелью, где прорастает семя блаженного бессмертия. Якорь церковного корабля, затворник есть накопитель благодати для всей общины, здесь в мире живых и в потустороннем мире».

Обрести покой
Весьма широко распространенное в Средние века использование затворничества теряет свою притягательность по мере того, как западное общество освобождается от «греховной» традиции христианства, в частности, общаясь с протестантской Реформацией. Когда кто-то в XIX веке заново открывает для себя эти импровизированные жилища, обнесенные снаружи стеной, он называет это пыткой: передавая эту черную легенду, Виктор Гюго, таким образом, описывает в «Соборе Парижской богоматери» затворника-обитателя «предполагаемой могилы» как «живой скелет».

Но нельзя забывать, что добровольное затворничество имело свои достоинства, особенно для женщины в Средние века. Можно было защититься от пороков общества, в частности от групповых изнасилований, свирепствовавших в большинстве городских сообществ и нередко приводивших прямиком к проституции. Можно было жить с крышей над головой и получать еду и дрова, будучи в определенной степени независимой, что было немыслимо для сверстниц. Затворницы отказывались от нищенского существования, перемежающегося травмами и болезнями, чтобы показать, что они являются образцом добродетели, служа Богу без необходимости нести расходы на поступление в монастырь. Короче говоря, одиночество затворницы может быть синонимом покоя.

К тому же, несмотря на холод и дискомфорт, в таких условиях можно было прожить на удивление долго: в XV веке некая Аликс ла Бюргот 46 лет провела в такой келье в Париже. Когда она умерла, ее похоронили в бронзовой гробнице, а память о ней почтил сам король Людовик XI. Конечно, не все затворницы были святыми: одни были приговорены к затворничеству за свои пороки, а другие, весьма благоговейно приняв призвание, от одиночества постепенно становились безумными, умоляя их освободить.

В конце XV века затворничество вышло из моды, отшельниц вернули на улицы, а в эти камеры стали запирать сумасшедших и бродяг. Когда-то бывшее синонимом добродетели, заключение стало печально известным наказанием в глазах общества – и остается таковым до сегодняшнего дня.

Перевод
Александра ПАРХОМЕНКО

22.08.2024

Николя МЕРА Slate