Конституционный суд России официально признал законным изъятие внутренних органов умершего без предварительного разрешения или оповещения его родственников. Если гражданин еще при жизни или его близкие не хотят, чтобы из тела изымались органы, нужно заранее представить заявление в медицинское учреждение. Нет письменного возражения – человеческие органы (ткани) могут быть извлечены, очередь на донорские органы у нас большая. КС РФ трактует данную ситуацию как презумпцию согласия.

«Презумпция согласия на изъятие органов имеет целью развитие в стране донорства и трансплантации, и Конституции не нарушает», – указано в определении КС, размещенном на его официальном сайте.

Такое определение стало реакцией на иск матери 24-летней Алины С., скончавшейся в ДТП. Мать погибшей, узнав, что у ее дочери были изъяты некоторые внутренние органы перед захоронением, обратилась в суд. Однако в части возмещения морального вреда ей было отказано. Медики в свою очередь не принесли семье девушки извинений.

Почему медики скрывают или неохотно сообщают родным о проведении изъятия? Теоретически презумпция согласия не запрещает им вообще не лечить гражданина в тяжелом состоянии, чтобы получить органы для последующей пересадки. Врачи объясняют иначе: не этично травмировать психику и без того убитых горем родственников. Сам же вопрос о разрешении изъятия органов и тканей часто расценивается близкими как заинтересованность врачей в смерти дорогого им человека, оказавшегося в реанимации.

«Почему врачи не хотят спасать «нашего» больного, но заботятся о некоем потенциальном реципиенте?», – возмущается семья. Сенатор Антон Беляков, автор поправок 2014г. в закон «О трансплантации органов и (или) тканей человека», в пояснительной записке к документу сетует: в России, где действует презумпция согласия, показатель летальности очередников, ожидающих пересадку органа, «составляет почти 60%, а в США, где действует презумпция несогласия, – около 6%». А эксперты прямо отмечают в общественном сознании россиян явный перекос в сторону «соблюдения прав трупа, а не еще живого человека, которого может спасти пересадка органа».

За рубежом люди сознательно завещают свои органы для нужд науки или трансплантации, чтобы продлить чужую жизнь. В нашем общественном сознании медицинская благотворительность передачи своих органов не развита. Может быть, потому, что в российской справке об изъятии может значиться одна почка, а по факту у покойного отсутствуют обе плюс печень и еще что-нибудь?

Отдельная тема – возмездное донорство, компенсация стоимости той же почки, взятой у человека, попавшего в ДТП или находящегося в коме, либо у живого, поскольку орган парный. В 1994г. чиновники Пенсильвании нашли способ сократить очередь реципиентов. Там начали выплачивать $300 на пансион дарителю органа и $3 000 его родственникам – на похоронные расходы. А вот аргумент против такого стимулирования донорства органов: оно неизбежно затронет малоимущие слои американцев. В Израиле с 2008г. подписание «карты дарителя органа» дает донору преимущество при болезни: если вдруг двум пациентам потребуется пересадка одного и того же органа, предпочтение получит держатель карты.

В Иране принята модель платного регулируемого неродственного донорства, когда донор и реципиент имеют возможность договориться о сумме вознаграждения. За такую же сделку в Новой Зеландии обе стороны схлопочут штраф до $50 000 или тюремный срок до 1 года. Ну а Шри-Ланка снабжает весь мир глазами безвозмездно, потому что, по буддистским понятиям, «жертвуя глаза в этой жизни, я буду лучше видеть в следующей». Кстати, религиозный мотив может обусловливать и отказ от донорства (даже от вскрытия), например, у мусульман.

Цель трансплантации – продление жизни. Для достижения этой цели используется средство – смерть пациента. Считается ли он после смерти гражданином или набором «запасных» органов , право распоряжаться которыми отдано не известным людям.

Кто хозяин наших органов?

Мнения экспертов

Михаил Батин,
руководитель Фонда поддержки научных исследований «Наука за продление жизни», член Попечительского совета Института исследований старения Бака (Калифорния, США):

Главные проблемы трансплантологии - бюрократизм и отсутствие финансирования

Презумпция согласия на изъятие органов – абсолютно верная позиция касательно забора органов. Человек умер, и его органы или будут сожжены или закопаны в землю, и не смогут никому принести пользу. А в противном случае они могут сделать много хорошего, спасти множество жизней. Создается некий миф, что существуют такие врачи, которые убивают пациентов, чтобы забрать органы. Это, во-первых, никакого отношения не имеет к презумпции согласия. Это вообще уголовное преступление, но эта проблема во многом еще и надумана.

Есть другая реальная проблема, что врачи вообще не думают ни о каком заборе органов, потому что это огромное количество денег и сил. У нас есть листы ожидания пациентов,  многие пациенты умирают, потому что у нас система не работает. У нас проблема совершенно. И во многом до недавнего времени, с 2004 г., со знаменитого пивоваровского репортажа, когда ворвался в больницу ОМОН, ага, пересаживают органы, врачам просто невыгодно было заниматься пересадкой, да ради бога, пускай все умрут. Вот эта позиция страшна. Вот это является настоящей, а не выдуманной проблемой, - столько бюрократических и финансовых препятствий, что проще не делать, проще не проводить трансплантацию.

Александр Саверский,
президент Лиги защитников пациентов, член Общественного совета Минздравсоцразвития:

Донорство органов должно происходить только после зафиксированного согласия

Я за презумпцию испрошенного согласия на донорство органов. Без согласия человека нарушается много всяких разных норм, включая достоинство личности, отношение к телу умершего. При этом ключевым вопросом здесь является вопрос родителей, которые стоят у дверей реанимации и думают, что спасают их ребенка. И когда они узнают о том, что органы изъяты, у них возникает сомнение, кого спасали, их ребенка или того, кому нужно было органы пересаживать. Конечно там жизнь на кону, на другой стороне кто-то ждет, но мы должны быть абсолютно уверены в том, что человека спасают до конца, и с формальной точки зрения, и с медицинской.

К медицине тоже есть вопросы. Что такое смерть головного мозга, и почему она только в законе о трансплантации существует? Специально для этого придумана? Видимо, так и есть.  Это определенная стадия комы, когда головной мозг не подает никаких сигналов, он считается мертвым, там целая процедура, инструкция, как это устанавливается. Но есть случай, когда человек вышел из комы, правда, из третьей стадии, через 26 лет! Если мы не дадим шанса этим людям, которых мы считаем мертвыми, хотя для нас с вами, не врачей- человек с бьющимся сердцем живой, это уже ненормально. В определенном смысле это даже эвтаназия. У него бьется сердце, но мы его признали мертвым. Когда я разбирался с этим вопросом, меня поразил тот факт, что даже человека в сильном алгкогольном опьянении можно спутать с этой запредельной стадией комы.

Игорь Трунов,
председатель президиума Московской центральной коллегии адвокатов, национальный президент Всемирной Ассоциации юристов в РФ, заместитель председателя Международного Cоюза юристов, доктор юридических наук, профессор:

Закон о трансплантологии позволяет огромное количество злоупотреблений

Есть проблемы в сфере донорства органов. Есть спорные моменты, касающиеся определения смерти мозга, определения обстоятельств смерти пациента. Экспертизу проводит патологоанатом этой же больницы, а больница это единый орган, единый начальник, единое подчинение, поэтому у нас нет независимой экспертизы, вот здесь проблема, - кто определяет и на основании каких критериев.

Дело Алины Саблиной с юридической точки зрения это злоупотребление правом, использование уловок права, а сегодня их достаточно в трансплантологии. И если учесть, что формально у нас декларируется, что трансплантология безвозмездный институт, реально мы понимаем, что все продается и зависит от социального статуса, то есть от того, есть деньги или нет. И если мы набираем в интернете «куплю почку», то предложений возникает не меряно, и цены достаточно конкретные. Мы понимаем, что этот институт достаточно капиталоемкий и коррупционноемкий.

Дело Саблиной очень показательно тем, что использовалась уловка. Родители спрашивают, почему вы не предупредили, мы же были в больнице, а им отвечают, мы не обязаны предупреждать. Мы понимаем, что этой презумпцией согласия можно злоупотреблять, пользуясь законом. Даже если у вас в кармане лежит официальное заявление о том, что вы не согласны сдавать ваши органы, вы попали в аварию, потом в больницу, после изъятия говорят, мы не обязаны проверять карманы. Таких уловок достаточно много, поэтому, конечно, сегодня идет разговор о том, что в сфере трансплантологии огромное количество злоупотреблений. И я согласен с тем, что семья Алины Саблиной обратилась в Европейский суд. Европейский суд в нескольких решениях уже высказал свою позицию о недопустимости презумпции согласия.

Алексей Серебряный,
сопредседатель Ассоциации частных клиник Москвы, юрист:

Презумпция согласия на донорство органов необходима

У нас действительна презумпция согласия на донорство органов, так сказано в решении Конституционного суда по делу Алины Саблиной. Другой вопрос, из постановления не совсем понятно, выяснили ли медицинские сотрудники больницы у родственников умершей их мнение по поводу изъятия органов или нет. В медицинской документации должна стоять отметка об этом. Конституционный суд об этом в своем определении ничего не написал. Испрошено ли было согласие у родственников, из решения непонятно. И видимо, этот вопрос надо более детально проработать в законе. Это юридическая сторона.

А нравственная сторона... Поставьте себя на место человека или родственника человека, которому требуется донорский орган. И в таких ситуациях счет идет не на часы, а на минуты. И если не иметь презумпцию согласия, а получать это согласие в процессе, то можно потерять много времени, орган нельзя уже будет пересаживать, многие люди не смогут воспользоваться этой медицинской помощью, им нечего будет пересаживать. Здесь очень сложная дилемма. Если мы встанем на сторону пациента, то я бы лично согласился с этой презумпцией согласия.