Сергей Анатольевич Пашин

Изучив запись напутственного слова судьи И.Ю.Бугровой, составил такое мнение.

1. Судья не читала напутственное слово по заранее заготовленному тексту, но либо произносила его экспромтом либо, имея тезисы своей речи, много импровизировала.
Об этом свидетельствуют многочисленные неудачные, разговорные, граничащие с неграмотностью, искажающие смысл высказывания обороты, содержащиеся в напутственном слове, например:
«Чтобы вам было более объективно решать разные вопросы…» (с. 1);
«…Арефьев отрицает, что телефон с данным номером никогда не принадлежал ему» (с. 1);
«Вы должны… представить картину произошедшего и вынести свои утверждения» (с. 2);
«…Все факты представлялись по факту следственных действий» (с. 3);
«При этом я вас прошу учесть, что достоверность доказательств оценивается не количеством представленных вам показаний, а их информированностью» (с. 6); надо: «информативностью».
«Доказательства, созданные одним лицом, даже в ходе предварительного следствия, могут дать вам больше, чем сообщения, связанные с обвинением» (с. 7).

2. Судья напутствует присяжных заседателей, стремясь соблюсти, хотя бы в минимальной степени, требования объективности, а потому кратко и сухо дает им инструкции, отвечающие требованиям закона и позиции Пленума Верховного Суда Российской Федерации:
- о запрете принимать во внимание «сведения о судимости Арефьева и о том, что он употребляет наркотики» (с. 5);
- о запрете учитывать заявления подсудимых о пытках, применявшихся к ним в ходе предварительного следствия (с. 5); с этой позицией Пленума Верховного Суда РФ нельзя согласиться, поскольку в результате присяжные заседатели устраняются от решения вопроса о достоверности сделанных обвиняемыми признаний, однако судья здесь не своевольничает, но выражает взгляды вышестоящего судебного органа;
- о запрете видеть в избранных в отношении обвиняемых мер пресечения доказательства их виновности (с. 8).

3. Судья дает напутствие присяжным заседателям в обвинительном ключе, нарушая тем самым принципы объективности и беспристрастности суда, а также прямое предписание закона: «При произнесении напутственного слова председательствующему запрещается в какой-либо форме выражать свое мнение по вопросам, поставленным перед коллегией присяжных заседателей» (ч. 2 ст. 340 УПК Российской Федерации).

Так, работая в пользу стороны обвинения, судья предписывает присяжным заседателям определенную, выгодную прокурору, логику устранения сомнений при оценке доказательств о принадлежности телефонного номера одному из подсудимых (с. 1).

Судья, вступая в полемику со стороной защиты, фактически объясняет причины противоречий в показаниях потерпевших, опознававших лиц и оружие: «Защитники утверждают, что потерпевшие путаются с опознанием оружия. А многие женщины могут опознать оружие, если не имели с ним дело? Даже если видели его в более спокойной обстановке, чем потерпевшие» (с. 2).

Судья, смешивая допустимость и достоверность доказательств, фактически отказывая защитникам в праве ставить под сомнение доказательства, постоянно подчеркивает, в той или иной форме, что «…На представленных лиц есть допустимые доказательства, полученные в порядке, предусмотренном законом. …А вот если они признаны мною, профессиональным судьей, допустимыми, то есть полученными без нарушения закона, то почему сторона защиты в нарушение закона ставит под сомнение эти доказательства?» (с. 3). Аналогичный по смыслу пассаж имеется также на с. 4.

Судья предлагает логику, использование которой приводит к выводу о ложности показаний подсудимых, демонстрирует, что у нее уже имеется мнение о виновности подсудимых: «Если на минуту допустить, что подсудимые оговаривали себя, преступления не совершали, то откуда известно о роли каждого подсудимого, причем все показания подсудимых проверялись на месте…» (с. 3).

Судья постоянно намекает на недобросовестность приемов стороны защиты. Например: «Это же опять попытки незаконными методами повлиять на вас, зародить у вас сомнения по поводу признанных судом показаний» (с. 5). В данном высказывании интересно еще и нежелание судьи уточнить, что суд признал показания допустимыми, а не вообще признал их в качестве непогрешимых источников истины, которые нельзя подвергать сомнению. Или (про подсудимого Арефьева): «Он знает, что в ходе судебного заседания я могла удалить его в любой момент из зала судебного заседания, но только не с последнего слова. Поэтому он так себя и вел» (с. 4).

Судья предлагает присяжным заседателям словесные конструкции, из которых видны, с одной стороны, будто бы незаинтересованность потерпевших в исходе дела и, с другой стороны, лживость подсудимых: «Кто что выиграет и выиграет ли вообще, потерпевшие, а также лица, которых раньше они не знали, будут привлечены к уголовной ответственности. И что выигрывают подсудимые при указанном стечении обстоятельств?» (с. 7).

Судья объясняет огрехи следствия объективными причинами: «Не изъята палка с гвоздями. А как она может быть изъята через 9 месяцев?» (с. 8).
Все эти фразы были бы уместны в устах государственного обвинителя или представителя потерпевших, но не человека, которому вверено правосудие.

4. Судья дает присяжным заседателям ряд спорных напутствий, вводит их в заблуждение.
Так, от присяжных заседателей будто бы требуется «представить картину произошедшего» (с. 2), хотя их долг - оценить доказанность обвинения с точки зрения презумпции невиновности и других требований закона.

По мнению судьи, у адвокатов, работавших на предварительном следствии, нет причин, предавая интересы подзащитного, подписывать протоколы следственных действий, в которых они не участвовали: «Вы можете представить себе такого адвоката, который пойдет на это? Ради чего?» (с. 3). Между тем, широко известны действия представителей «черной адвокатуры», которые охотно идут на фальсификации из дружбы со следователем (прежним сослуживцем в «силовых структурах») либо желания сохранить с ним взаимовыгодные отношения. Такие факты зафиксированы, скажем, в заключениях квалификационной комиссии Адвокатской палаты гор. Москвы.

Судья предлагает присяжным заседателям верить ей на слово, обещая ознакомить их со своими постановлениями о судьбе доказательств «после принятия решения по этому делу» (с. 4).
Довольно показательно, что судья допускает оговорку, называя вопросный лист уголовным листом (с. 8).

5. Предвзятое отношение судьи к стороне защиты и доказательствам, свидетельствующим в пользу подсудимых, проявляется также в стиле напутственного слова: вместо спокойного, подчеркнуто объективного выступления, судья произносит страстный монолог в полемическом ключе.
Отпечаток необъективности, соответственно, лежит на используемых судьей ораторских приемах, употребляемых тропах и фигурах речи. Типичными для судьи «цветами красноречия» оказываются:
- антитеза;
- риторические вопросы и диалоги («Противоречия? Да, противоречия! Но насколько они не устранимы?» - с. 1);
- ирония («Было бы идеально, если все преступники называли потерпевшим свои имена, фамилии, и еще лучше место жительства» - с. 7).

Пашин Сергей


Дальше...