ЗАБЫТЫЕ ВСЕМИ: МАТЕРИ И ДЕТИ В ТЮРЬМЕ УАГАДУГУ

БУРКИНА-ФАСО – «Тюрьма – это мой дом. Любой может сюда попасть». Такая надпись большими буквами украшает вход в Арестно-исправительный дом Уагадугу (АИДУ), столицы страны.

В женском отделении тюрьмы 13 новорожденных и совсем маленьких детей живут вместе со своими матерями. Рядом с ними, подчеркивает надзирательница Рут Женсьен, «в условиях переполненности» находятся обвиняемые и уже осужденные за «убийства, кражи, иссечения¹».

– Если у них, у этих женщин, нет кого-то, кому можно отдать детей, они остаются здесь, в тюрьме. Для нас это, конечно, большая проблема, – говорит Рут.

В общей сложности в тюрьмах Буркина-Фасо, одной из беднейших во всем мире стран, насчитывается примерно 300 женщин и 30 детей.

Детей можно найти во многих пенитенциарных учреждениях разных стран, включая и наиболее развитые. Но поскольку уровень жизни в Буркина является очень низким и у государства почти нет средств, чтобы улучшить быт заключенных, то и условия содержания детей в тюрьмах являются самыми тревожными.

В АИДУ Паскалина Уэдраого делит свою камеру с шестнадцатью другими женщинами и тремя детьми. На руках у нее шестимесячная Алия, глаза которой покраснели от лихорадки. Видно, что ребенок сильно болен.
– Малышка спит вместе со мной. По ночам она плачет и почти не спит. Она родилась в результате кесарева сечения, и у меня к тому же нет молока. У нее жар, а у меня нет никаких лекарств. И для нее лекарств не выдают, потому что официально она не является заключенной, – рассказывает мама, которой тюремная администрация может дать лишь парацетамол в таблетках, не рассчитанных на младенцев.

Из-за нехватки ресурсов, а также из-за того, что официально содержание детей в тюрьмах не предусмотрено, у них нет ни подгузников, ни питательных смесей, ни лекарств в педиатрической дозировке.

«Нет выбора»
В АИДУ двери камер для женщин, в которых находятся 66 обвиняемых и осужденных, выходят в небольшой внутренний дворик, в котором женщины собираются небольшими группками, разговаривают или чем-то занимаются.

Одни плетут мешки, которые будут проданы на воле, другие стирают бесчисленное количество белья и одежды и здесь же все это развешивают на веревках для просушки. Десятки ведер мыльной воды стоят перед единственным краном во дворе. На земле, под жарким солнцем, сушится маис и просо. Двое малышей бегают туда-сюда.

Паскалина рассказывает, что была арестована «за соучастие в преступлении, совершенном ее мужем-коммерсантом», который находится в бегах и уже покинул страну.

– Я не знаю, где он. В общей сложности здесь в тюрьме находятся пять человек – вся семья. Его мать, его сестра, его племянник… Ребенка некому было отдать. У меня просто нет выбора, – говорит она.
Когда Паскалина была брошена в тюрьму, ее дочери Алии исполнилось всего два месяца. С тех пор прошло уже четыре месяца, но «нас до сих пор никто не допрашивал. И никто не знает, когда мы выйдем отсюда», сетует женщина.

– У меня еще двое детей осталось дома. За ними, спасибо ей, присматривает соседка. Девочке – четыре года, старшему мальчику – семь лет. Я не знаю, как они там живут. Знаю, что в школу они не ходят. Это очень тяжело для матери: ты – здесь, а они – там, снаружи, – говорит Паскалина, едва сдерживая слезы. – А Алия? Она ведь вообще ни в чем не виновата. Посмотрите, как она страдает! Посмотрите, в каком она состоянии! У нее лихорадка, я просто не знаю, что мне делать.

«У меня никого нет»
В этой же самой камере находится и молодая женщина с трехлетним ребенком. Она предпочитает не называть своего имени. Это крестьянка, приехавшая в город, чтобы работать в качестве прислуги. Ее посадили в тюрьму за незаконный аборт. Почти вся ее семья, за исключением одной сестры, не желает ее знать.

– У меня нет никого, кому бы я могла передать своего мальчика. Ему скоро идти в школу. Что за жизнь для него здесь? Но сделать я ничего не могу.

В тюрьме дети подвергаются негативному воздействию, с сожалением говорит Паскалина Симпоре (это другая Паскалина, не та, что с больной девочкой), обвиняемая в ряде подлогов:

– Маленький трехлетний мальчик… а женщины раздеваются перед ним догола, – с возмущением говорит она, осуждая распущенность некоторых обитательниц тюрьмы, которая доводит ее буквально до белого каления. – Опять же, проблемы с гигиеной, вонь стоит невыносимая…

Кроме того, в одной и той же камере содержатся и совершившие серьезные преступления, и незначительные проступки. Женщины с проблемами психики тоже в общей массе.

– Бывают драки. Разве это место для детей? – спрашивает Паскалина Симпоре. – Да я и сама как-то отшлепала ребенка, потому что он играл с водопроводным краном, – признает она. – Чему хорошему дети здесь могут научиться?

Паскалина мечтает, чтобы «пристроить куда-нибудь детей, чтобы матери, отбыв наказание, смогли с ними воссоединиться». Или хотя бы дать этим детям «игрушки, создать для них хорошую обстановку, потому что заключенной является женщина, но не ее ребенок!»

Певец Фримен Тапили, звезда буркинийского регги² и инициатор фестиваля «Воздух свободы», организует благотворительные концерты для заключенных. С огромным сожалением он говорит:

– Малыши не должны находиться в тюрьме, но они здесь есть. Такова, к сожалению, реальность.

По его мнению, эту реальность необходимо учитывать и обеспечивать детей и их матерей специальным питанием и лекарствами, «но ассигнования для этого не выделяются!», сожалеет Фримен Тапили.

Он говорит, что условия содержания в буркинийских тюрьмах тяжелы для всех.

– Мы стараемся оказывать медицинскую помощь, приносим еду, мыло, лекарства, противомоскитные сетки… Но за пределами тюрьмы, – подчеркивает Фримен Тапили, – те же проблемы. Мы очень бедное государство.

Перевод
Александра ПАРХОМЕНКО

На фото: в женском отделении Арестно-исправительного дома Уагадугу.


¹ - Иссечение – операция по удалению органа. В данном случае имеется виду иссечение клитора, незаконная операция, практикуемая в некоторых регионах Африки.

² - Регги (рэгги, реггей) – направление современной музыки, сформировавшееся на Ямайке в конце 1960-х и получившее широкое распространение с начала 1970-х годов.

31.05.2019

AFP